Персональная страница
Романа Дубровкина

Le vaisseau parfumé de couronnes de roses
Et dont le flanc de cèdre au soleil resplendit
Sur la vague a glissé loin des plages moroses
Et sur la terre et sur la mer il est midi.

Sur les forêts d'ormeaux brillants et sur les sables
Il est midi! le vaisseau craque et tremble aux vents
Et l'homme tend ses bras aux cieux impérissables
Et la terre est vivante et les cieux sont vivants !

On tend la voile d'or, son ombre est rayonnante ;
Au loin les chênes noirs et les verts citronniers
Décroissent sur la rive et la vague tonnante .
Découpe, à son fracas, le chant des nautoniers :

« Adieu lacs blanchissants, chênes, torrents, vallées,
« Antres pleins de ruisseaux et fermés de rochers !
« Nous montons sur les mers par les brouillards voilées
« Car la terre est sans fruits, car les dieux sont cachés.

« Tu partis d'Orient, lumière; le grand âge
« Tant tu bus d'océans, tant tu gravis de monts,
« O lumière! a flétri ton éclatant visage ;
« Nous ne te voyons plus, lumière, et nous t'aimons.

« En ancres nous avons courbé le fer des coutres;
«Le vieux vent des sillons dans la voile a soufflé,
«Nous avons emporté les sources dans des outres,
«Du blé de neuf moissons le vaisseau s'est enflé.

«Là-bas l'autre soleil se forme aux cieux fertiles,
«Entre nos bras nerveux nous le ramènerons,
«Sur les îles des mers nous sèmerons des villes
«Au tonnerre des luths et des fougueux clairons!»

La proue est un massif de roses; sur la poupe
Ces hommes qui portaient dans leurs coeurs le destin
Mangèrent, le soleil se coucha dans leur coupe,
Le sommeil les raidit sculptés sur le festin.

Seul le pilote veille et Diane éclatante
Dont le beau char d'argent fend les nocturnes airs
Guide, étendant sur eux sa torche palpitante,
L'équipage endormi qui flotte sur les mers.

J’ai peur des souvenirs…

1.

O prêtresse élevant sous le laurier verdâtre
Une eau d’antiques pleurs dans le creux de tes mains,
Tes yeux sacrés feront resplendir mes chemins,
Tes mains couronneront de cèdre un jeune pâtre !

Mes cheveux s’étendront sur le vents : mes bras nus
S’en viendront secouer les colonnes du temples !…
Pour que s’élance aux cieux et réunisse plus ample
L’éclat des lampes d’or de l’antique Venus.

2.

Sur les prés scintillaient les larmes d’une race,
Mais le soleil dorait l’urne des lys séchés,
Les parfums des bouleaux rendait ta gorge lasse
Et près des flots bénits, nous nous sommes couchés !

Ma barque emportera sous la lune marine
Ma ténébreuse soeur plus belle que les mers,
Les flots la jetteront souvent sur ma poitrine,
Ses deux lèvres boiront mes vieux sommeils amers !

3.

Car les beau bras d’enfant ont une étreinte telle,
Ses mains ont soulevé tant de mes vains remords
Que tous mes souvenirs tomberont devant elle
De mon coeur en silence, ainsi que des fruits morts.

Elle m’a réservé de si graves délices
Qu’un chant de vagues sonne à mon luth en courroux ;
Ses cheveux sont des lys d’orage aux noirs calices,
Les roses du rivage ont baisé ses genoux !

4.

Et je la bercerai de tels chants sur la vague
Que les chênes sur la plage tressailliront :
Les vents de mers soulèveront sa tempe vague,
Les astres printaniers parfumeront son front.

Que le chant des oiseaux de mer a d’amertume !
Vas-tu sécher encore mes pleurs de tes cheveux ?
Quand tes mains ont flotté sur mon luth …. Brume
A mes tempes chantait tous le sang des aïeux !

L’aile en fureur, l’hiver sur les monts vole et vente ;
Du sang glacé des fleurs se paissent des janviers :
Votre pleine verdure étincelle vivante,
Vous, oliviers que j’aime, oliviers, oliviers !

Votre être fortuné. C’est Pallas qui l’enfante ;
Sa mamelle est d’argent, jadis vous y buviez ;
Vos fruits broyés trempaient de flamme et d’épouvante
Les muscles des lutteurs par les dieux enviés.

Les siècles garderont ma voix, et d’âge en âge
Mon front resplendira sous un triple feuillage ;
Car à mes beaux lauriers, à mes myrtes nouveaux,

Vous dont le sang nourrit un peuple ardent de lampes,
Sacrés oliviers d’or, vous joignez vos rameaux
pour courber la couronne immortelle à mes tempes.

Au cimetière de Tivoli.

La colonnade en marbre éclate sur le ciel :
Sur les cyprès fleuris puisant un sombre miel
Erre un troupeau léger d'abeilles rougissantes,
La source à la clarté joint ses ondes naissantes,
Où maint spectre s'assied d'eau vivante abreuvé.
Quand l'astre couronné de lis sera levé,
Diane aux voiles blancs, l'oeil clos sous sa couronne,
Que la brise du fleuve en grondant t'environne !
Nous mettrons aux bergers des flambeaux dans les mains,
Nous leur dirons: «Versez, par torrents, aux chemins
La lumière opulente! Assez d'âmes sont mortes !…
De la maison sans joie allez! brisez les portes !
L'oeil de l'homme a du ciel les charmantes couleurs,
Les membres parfumés des enfants sont des fleurs
Où, du pollen des dieux, l'homme vrai fructifie !
Des sépulcres brisés jaillit l'aube de vie!»

Je ne veux pas mourir, la vie est douce et grande:
J'ai vu sur l'amandier verdir la jeune amande
Et les fruits du pêcher s'enfler comme des seins.
Muses! vous soutenez mes plus hardis desseins,
Ma parole de feu vous l'avez enfantée
Pour qu'elle soit enfin des races écoutée.

<kolonka>

Огнем сверкает борт из лакового кедра,
Горят гирлянды роз на реях корабля:
Он вышел в плаванье, благоухая щедро,
В зените новый день, и позади земля.

С промозглой серостью, с дождем он рад разлуке,
Он вышел в плаванье, доверясь парусам.
Свежеет бриз, скрипит смоленый трос, и руки
К неумирающим простерты небесам.

Надулись паруса, верхушки рощ лимонных
И черные дубы исчезли, не успев
Дослушать в грохоте валов неугомонных
То прерываемый, то крепнущий напев:

«Прощай, озерный край, и дол, и бор зеленый,
И гроты, спящие под ровный шум воды,
Над бездной скачем мы, туманной и соленой,
Нет на земле богов, и высохли плоды.

Благословенный свет, пришедший к нам с Востока,
Взбираясь на хребты, ты припадал к волнам,
Но время и тебя состарило жестоко,
Желанный, ты теперь почти не виден нам!

Играет в парусах старинный ветер пашен,
Стальные лемеха мы гнули в якоря,
Водой наполнили меха – нам зной не страшен!
Зерном засыпан трюм – мы двинулись в моря!

Светило новое зачато сводом синим,
От крови наших жил пылая горячей,
На южных островах мы города раскинем
Под лютневый трезвон и гимны трубачей!»

Форштевень розами увит, веселый ужин
Сзывает на корму отмеченных судьбой,
В бокалы лег закат, матросский сон заслужен,
Над изваяньями отбагровел отбой.

И только рулевой следит за небом дымным,
Где колесницы блеск, где к чудотворным снам
Диана факелом ведет гостеприимным
Усталый экипаж, скользящий по волнам.

Я боюсь воспоминаний…

1

О жреческая дочь, рыданий древних влагу
Ты мне во впадинах ладоней принесла,
Свивая кедр вокруг пастушьего чела,
Дорогу смутному указывая шагу.

Мне ветер волосы растреплет на бегу.
Я к храму поднимусь по каменному склону,
Я расшатать дерзну опорную колонну,
Венеры гаснущий светильник разожгу.

2

На травах россыпь слез висит, блестя до дрожи,
Сухую лилию из амфоры достань!
У благодатных волн мы отыскали ложе,
Когда березовый дурман томил гортань.

На барке под морской всевидящей луною
Я увезу свою печальную сестру –
На грудь мою не раз швырнет ее волною,
Я горечь давних снов лобзаньями сотру.

3

В ее младенческих объятьях я бледнею,
И так слова ее постыдному чужды,
Что сердце, замолчав, роняет перед нею
Воспоминания, как мертвые плоды.

В ней спрятан для меня источник вожделений,
Такой, что лютни звон, как шторм, громкоголос!
И розы берегов целуют ей колени,
И черным лилиям подобен блеск волос!

4

Я усыплю ее такою колыбельной,
Что встанет пенный вал во весь огромный рост,
И буря зашумит над рощей корабельной,
И вспыхнет лоб ее от ароматных звезд.

Нет ничего в морском тумане бесприютней,
Чем крики птиц, а я мечтаю иссушить
В шелках твоих волос рыданья древней лютни,
И кровь, что бьет в виски, кровь предков – заглушить.

Насытясь кровью роз, влача крыло в снегу,
Завыл, задул в горах январь нетерпеливый.
Одни вы зелены! Сильнее не могу,
Оливы, вас любить, оливы, ах, оливы!

У материнских тайн Паллады вы в долгу,
Питаясь молоком божественным взросли вы,
И масла вашего густые переливы
На мускулах борца внушали страх врагу.

Я миртовой венок совью, потом лавровый
И к этим двум венкам венок прибавлю новый:
Гремящих слов моих столетья не сотрут!

Один из тех, кто кровь возвышенную вашу,
Склонясь под лампою, в ночной вливает труд,
Бессонный лоб листвой оливковой украшу.

На кладбище в Тиволи

Столпы из мрамора на фоне бледной выси
И мед на золотом, медовом кипарисе,
Облепленном густым жужжаньем рыжих пчел.
Ручей толпу теней прохожим предпочел,
Зеркальность подмешав к новорожденным водам.
Звезда ночей идет туманным небосводом,
Белеют лилии, Диану увенчав,
Диану, чей покров струисто-величав!
Вернем же факелы бессонным козопасам:
«Светите, – скажем мы, – во мраке седовласом!
Довольно мертвецов! Сорвите поскорей
Засов с безжизненных, безрадостных дверей:
Заря с людским зрачком богатством красок схожа,
Душиста, как цветы, младенческая кожа,
Божественной пыльцой любой из нас зачат,
И трещины гробов, как солнце, жизнь лучат!»

Я смерти не ищу в мечтах о чужедальном:
Опять зацвел миндаль на дереве миндальном,
И персики круглы, как перси юных дев.
О Музы, дерзкою душою овладев,
Вы разожгли мой стих, – он пылок, он возвышен!
Хочу, чтоб наконец он всеми был услышан!

</kolonki>